Ждали тех, кого черные многоножки выгонят в пустыню…

Вытащить бы наружу хоть одного упыря, поэкспериментировать с ним по-инквизиторски, понять, как обезопасить проход… Но нечем вытащить, и нет времени изобретать что-то мудреное.

Эрвин выглядел задумчивым.

Люди и скот ушли с песка. Безудержно рыдала жена Олсона. К утру она, молодая еще женщина, выглядела старухой.

Что делать? Вопрос засел в голове гвоздем. Ответа не было.

Идти вперед – погибнуть всем. Идти назад – то же самое. Оставаться на месте… ну, можно продержаться несколько дней. А дальше что?

Ночью юг озарился дрожащим красным светом. Донеслись приглушенные удары, похожие на раскаты грома, – где-то в Туманных горах проснулся вулкан. Это туда менеджер с его замом предлагали идти? Туда? Через ад пустыни – прямо в огненный ад?!

Утром стало видно, что ощущение безысходности овладело всеми. Кое-как спрятавшись от солнечных лучей под вылинявшими тентами, люди почти не шевелились. Один лишь Вавила торчал на солнцепеке как ни в чем не бывало. Он успел почиститься от пыли и сажи, заряжал свои батареи и бодрым видом прирожденного дурака выражал готовность исполнить любой приказ хозяина. Робот, что с него взять, даром что человекоподобный. Верзила без эмоций, истукан. Транспортное средство для старого умного калеки.

А старый умный калека сидел в тени солнечных батарей своего транспортного средства и молчал. Далеко на юге из песчаного моря вырос хобот смерча, за ним еще один, и оба пошли гулять туда-сюда, извиваясь, будто в танце, и какая-то женщина вскрикнула, когда один из них приблизился, и кто-то шумно выдохнул, когда хобот начал удаляться, – а старик молчал, молчал…

Андрей прятался в тени флаера. Всю ночь он ждал: вот сейчас придет Эрвин и скажет, что надежда не потеряна, он все рассчитал, и рано вешать нос, и тупик не тупик, поживем еще… Да куда там!

Очень хотелось взять старика за плечи и хорошенько потрясти его, чтоб голова моталась, – думай, гад! Думай! А не умеешь думать, как все люди думают, – тогда вычисляй, на то ты и Вычислитель! Строй свои головоломные модели, обсчитывай их со всех сторон! И дай результат!

Да только трясти его бесполезно, разве что сорвать на нем злость… Но это тоже бесполезно.

И как же хотелось Андрею, чтобы вместо Эрвина подошел к нему старый чудак Рауль Амбрус и что-нибудь добродушно посоветовал не на основании расчетов, а просто так!..

Вместо Рауля подошла Юлия.

– Можно?

– Садись.

Усевшись на нагретый грунт, Юлия принялась обтирать лицо какой-то тряпкой. Светлые волосы потемнели и торчали короткими сосульками – значит, мыла голову в ручье. Андрей наблюдал за женщиной искоса.

– Чучелом выгляжу, да? – с вызовом спросила Юлия.

– Симпатичным чучелом, – почти не покривил душой Андрей.

Юлия легонько усмехнулась: врешь, мол, но я тебе благодарна.

– Наш Вычислитель опять какой-то не такой, – сказала она. – Ты заметил?

– Ясно, не такой. Завел нас в ловушку и сам не знает, что делать дальше. Где он? – Андрей высунулся из-за флаера и сразу зажмурился от яростного света. – Ага, там же. Сидит, считает, да пока все без толку.

– А я с ним сейчас поговорила немножко, – сообщила Юлия. – То есть не то чтобы поговорила… больше слушала. Ничего он не считает, просто бормочет всякую чушь: мол, я не тот, сам на себя не похож, и неизвестно, я это или не я…

– Иссяк старикан, да и перегрелся, – без тени сочувствия сказал Андрей. – Небось переживает, что второго Моисея из него не вышло. Манны тут нет, а упыри есть. Посоветуй ему окунуться в ручей.

– Сам и посоветуй. Кто я такая, чтобы он меня слушал? Явилась, чтобы арестовать его. Недруг по определению. Да и не в перегреве тут дело…

– А в чем?

– Не знаю! О, черт…

Затрясло. Толчки были сильные, хотя с главным землетрясением, конечно, не сравнить. Земля колебалась минуты две. Над сожженными горами поднялось облако сухого пепла.

– Афтершок, – сказал Андрей, чтобы что-нибудь сказать. – Они будут еще повторяться, может, год, может, два.

– Я знаю, – безразлично отозвалась Юлия.

Они долго молчали. Андрей сходил к ручью, умылся и напился, потом то же самое сделала Юлия. У ручья было тесно, люди жались к нему как к единственному источнику жизни. Теплая мутная вода отдавала какой-то щелочью. И наплевать: было бы просто свинским издевательством, окажись вода чистой, холодной и вкусной. Смахивало бы на последний пир накануне казни.

Крупное, неизвестно откуда взявшееся насекомое, каких не видывали люди ни возле океана, ни в горной долине, громко прожужжало возле самого уха Андрея и, вовсю работая неразличимыми крыльями, зависло перед лицом Юлии. Та махнула рукой, и насекомое умчалось.

Но и не улетело восвояси. Видно было, как оно покружилось вокруг Эрвина, привлеченное, вероятно, запахом пота, как оно зависло перед ним с таким же грозным гудением, как перед Юлией, и как Эрвин замахал обеими руками. Только тогда насекомое унеслось прочь, а Эрвин поднялся на свои протезы и произнес торжествующе:

– Ага!

– М-м? – немедленно отреагировала Юлия, и Андрей понял, что она, как и он, все это время надеялась на старика. И сейчас они оба надеются на то, что стариковское «ага» вообще что-нибудь означает…

Он встал, и солнце тотчас ударило его в голову. Вот зараза! Затылок моментально стал горячим. Не надо было разматывать чалму…

– Вот, значит, как тут все устроено, – задумчиво проговорил Эрвин, обращаясь больше к пустыне, чем к приблизившемуся менеджеру обреченного народа. – Знать бы заранее…

– Что устроено? – сипло и зло спросил Андрей.

– Местный круговорот жизни. – Старик вдруг заговорил как по писаному. – Как только красный карлик загоняет Лусию на короткую орбиту, жара дает диким животным равнины понять, что пора уходить в горы. Уходят жвачные, за ними тянутся хищники. Этот инстинкт вырабатывался миллионы лет. Затем кору планеты начинает трясти, плиты сбрасывают накопившиеся напряжения, с моря приходит громадная волна и забрасывает на равнину полчища несуразников. Из них вылупляются черные многоножки и первым делом выедают в предгорьях отставших животных. Не более чем легкая закуска. Затем они ползут в горы за настоящей добычей…

– Мы это уже видели. Ты дело говори.

– А ты меня не перебивай! – рассердился Эрвин. – Или слушай, или поди займись чем-нибудь… Слушаешь? Итак. Нормальной сухопутной фауне Лусии есть чем прокормиться в долинах Южного кряжа, но противостоять электрическим многоножкам не в силах даже самые свирепые хищники. Куда животным податься? Некоторые, вероятно, лезут выше, в горные неудобья, но большинство отступает в пустыню, мы их видели…

– Где кормятся песком и пьют его же? – мрачно съязвил Андрей. – Ты ума лишился?

– Они там терпят, – возразил старик. – Просто терпят. Выжидают. Слабые мрут, бестолковые становятся добычей песчаных упырей, а сильные и осторожные выживают, чтобы вернуться в горные долины, как только многоножки перемрут.

– Что-о?

– Между прочим, я уверен, что у песчаных упырей тоже тысячелетний цикл…

– Наплевать на упырей! – закричал Андрей и даже ногой притопнул в нетерпении. – Что ты сказал о многоножках?

– А то. Данных для прикидочного расчета уже достаточно, а он хоть и прикидочный, но в своей основе верный, за это я ручаюсь. Ты сам мог бы сообразить: кого будут жрать многоножки, когда схарчат всю доступную фауну? Это первое. Почему местные сухопутные животные вообще существуют? Это второе. Вывод может быть только один: многоножки долго не живут. Это не особая экологическая форма местной жизни, я ошибался. Несуразники просто личинки, а многоножки – имаго. Им только-то и нужно, что нажраться от пуза, накопить энергию для размножения, отложить в стекающие с гор ручьи яички или икринки – не суть важно – и сдохнуть. Вода донесет икринки до океана, из них вылупятся крошечные несуразники, подрастут и станут размножаться партеногенезом, а через тысячу лет цикл повторится, потому что сила вида заключена в половом размножении. Вот так.